Старик - Страница 12

К оглавлению

С о ф ь я М а р к о в н а (торопливо). Да, да, гадала! Что с тобой? Ты взволнована?

Т а н я (растерянно). Я не знаю что, я боюсь! Захаровна бормочет о каком-то несчастии...

С о ф ь я М а р к о в н а (испуганно). О несчастии? Каком?

Т а н я. Ах, я не знаю... Она всегда дразнит меня, пугает... Здесь жить нельзя... Павел влюбился в вас...

С о ф ь я М а р к о в н а. Не говори чепухи!

Т а н я. Конечно! Оттого он и злится. Влюблённые всегда злятся. Он целует ваши перчатки... Вы бы надрали уши ему.

С о ф ь я М а р к о в н а. Подожди... Какая путаница!

Т а н я. Нет... Я ничего не понимаю, сегодня такой день - ужасно! Это удивительно - я училась в гимназии и ничего не понимаю, а Захаровна неграмотная, а всё понимает! О каком несчастии говорит она?

С о ф ь я М а р к о в н а (гневно). Она глупая старуха! Я сейчас скажу ей это!

(Идёт к двери.)

Т а н я. Не уходите! Я хочу спросить... Убежала... Так не солидно. (Перебирает вещи на столе, напевая.) Он прискачет на белом коне, Стукнет шпагой в окно ко мне...

П а в е л. Где вотчим?

Т а н я. Не знаю. Паша, отчего у нас сегодня так беспокойно?

П а в е л. Дремать тебе мешают? Ведь ты не живёшь, а дремлешь.

Т а н я. А что значит - жить? Целовать дамские перчатки?

П а в е л. Это кто целует перчатки?

Т а н я. Ты.

П а в е л. Дура!

Т а н я. Не смей ругаться!

П а в е л. Тебя бить надо!

Т а н я. Ступай вон!

П а в е л. Сама убирайся к чорту!

Т а н я (сквозь слёзы). И уйду... Дрянь!

П а в е л. Клякса! Мякиш!

(Оставшись один, сердито ходит по комнате, закуривает. Вдруг - остановился, вслушиваясь, осторожно подвигается к окну.)

С т а р и к (за окном). Ласкам ихним не верь. Всяк милостив будет, коли его за горло взять.

(Павел, оглядываясь, растерянно улыбается, ерошит волосы, снова слушает.)

С т а р и к. Я его знаю, он и молодой таков был...

М а с т а к о в (входит, смотрит на Павла, идёт к нему, тот не слышит шагов. Кладёт Павлу руку на плечо). Ты что?

П а в е л (отскочив). Ничего...

(Смотрит на отчима со страхом и идёт к двери. Мастаков выглянул в окно, быстро оборачивается к нему, протягивая руку.)

М а с т а к о в. Павел... Паша...

(Павел ушёл, громко хлопнув дверью.)

М а с т а к о в. Знает!.. Ну что ж...

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Лунная ночь, очень светло. Задний фасад старого дома. На ступенях чёрного крыльца сидят З а х а р о в н а и Т а н я, выше - в двери - Д е в и ц а, она что-то жуёт. Налево решётка сада, с калиткой в ней. Слева от крыльца освещённое окно кухни, справа - окна комнаты Мастакова, под ними широкая скамья.

Т а н я. Ну?

З а х а р о в н а. Ась?

Т а н я. Рассказывай!

З а х а р о в н а. Задумалась я чегой-то... Вот, значит, любила я трёх...

Т а н я. Троих.

З а х а р о в н а. Ну, ладно, троёх. И так можно сказать, от этого не прибудет, не убавится. Мужа я тоже любила, очень жалела! Омману его с кем, и так-то ли жалко станет мужика, - беда! Даже - плакала. Бывало - думаешь: "Ах ты, милый мой, ты мне веришь, ты меня любишь, а я тебя омманула, с другим поиграла..." и так-то ли залюбишь, заласкаешь его...

Т а н я. Разве это хорошо?

З а х а р о в н а. Погоди, сама узнаешь.

Т а н я. Все так делают?

З а х а р о в н а. Поди - все, которые побойчее. Я бойкая была.

Т а н я. А кто у тебя первый был?

З а х а р о в н а. Землемер, межевщик. Гладенький такой, как мышь. А у меня двое братьев было, строгие. Как он меня, девушку, испортил, повезли они его рыбу лучить да и утопили...

Т а н я (задумчиво). Как ты говоришь... не страшно...

З а х а р о в н а. Чего?

Т а н я. О страшном говоришь, а - не страшно.

З а х а р о в н а. Я не о страшном, а про любовь.

Т а н я. Жалко тебе было его?

З а х а р о в н а. Кого?

Т а н я. Ах! Землемера, конечно.

З а х а р о в н а. Ревела. Молода ещё была, жалостлива. Наше бабье дело жалостливое - назначено нам мужиков любить, ну, и любим. Иной раз - не любовь, а казнь, ну - иначе нельзя! Одного - жалко, другого - боязно, третий - хорош удался, всех и любишь.

П а в е л (в двери, сзади Девицы). Опять ты, старая ведьма, разговоры эти завела? А тебе, Татьяна, не стыдно? Ну - погодите!

(Исчезает.)

З а х а р о в н а (шутит). Ой, напугал! Во всех углах он, как нечистый дух. Опять про это! А - про что мне? Я - неучёная, кроме своей жизни, ничего не знаю...

Т а н я. Меня стыдит, а у самого любовница в городе.

Д е в и ц а. Сами стыд творят, а нас судят за это.

З а х а р о в н а. Спит бродяжка твой?

Д е в и ц а. Лежит.

Т а н я (Девице). Ты гадаешь?

Д е в и ц а. Это как? На картах?

Т а н я. Я не знаю - на картах, по руке...

Д е в и ц а. Что ты, барышня, это грех! Я ведь не цыганка.

Т а н я. А как же давеча Софье Марковне гадала?

Д е в и ц а. И не думала!

З а х а р о в н а (тревожно). Это они так - беседовали...

Т а н я. Неправда! Мне сама Софья Марковна сказала. Вы что-то скрываете от меня...

З а х а р о в н а. Ну, полно-ка, господь с тобой! Что от тебя, умненькой, скроешь? Ты сама обо всём догадаешься.

С т а р и к (вышел на крыльцо). О чём беседа?

З а х а р о в н а. Бабьи погудки, курицы да утки, как коров доить, как парней любить...

С т а р и к. Стара ты будто для шуток этих.

З а х а р о в н а. Я смолоду шутливо живу.

Т а н я. Что он тут распоряжается? Удивительно!

С т а р и к. И девицу не хитро учишь, слышал я речи твои поганые...

З а х а р о в н а. Девушка не цыган, зачем ей хитрость? Ей не лошадями торговать...

Т а н я. Ты что тут распоряжаешься, скажи, пожалуйста?

З а х а р о в н а. Ты бы, строгий, рассказал нам чего-нибудь...

С т а р и к. Я до сказок не охоч.

З а х а р о в н а. А ты - правду!

С т а р и к. Правда - не забава.

(Сходит с крыльца, остановился, поглядел в небо, идёт вдоль решётки сада.)

Т а н я. Противный какой! Распоряжается, как дома...